Никола Пуссен. «Пейзаж с Геркулесом и Какусом». Тема круговорота жизни

Семнадцатое столетие утрачивает присущее эпохе Возрождения представление о мире как о замкнутой системе, находящейся в состоянии гармонического покоя. Открытия астрономии доказали, что Земля - не центр вселенной, а лишь ничтожная частица в беспредельности мироздания. «Пространство бесконечно во всех своих измерениях, его центр везде, границ же нет нигде» (Пьер Гассенди).

Представление о пространственной грандиозности природы соединяется с ощущением беспрестанной изменчивости окружающего мира, особым чувством временного потока, стирающего устойчивые грани действительности. «Вещи... погибают и изменяются ежеминутно, и он (человек.-А. Б.) видит их только мельком» (Блез Паскаль). Мир предстает перед человеком XV века во всей непостижимой сложности; утрачивается свойственная Возрождению вера в возможность понять смысл окружающих явлений. «Я ясно увидел, какое расстояние отделяет гений природы от ума человеческого... что сокровенные причины естественных явлений ускользают от человеческого понимания» (Пьер Гассенди).

«Ложно утверждать, что чувства человека есть мера вещей... Мысль не в состоянии охватить предел и конец мира» (Фрэнсис Бэкон). Пуссен не стремился передать непрерывную изменчивость окружающего мира и запечатлеть природу в ее неустойчивых, преходящих состояниях. Подобно своему современнику Декарту веря в могущество человеческого разума, он желает постичь смысл окружающих явлений, раскрыть закономерности бытия. Поэтому мир в его пейзаже показан не в один из мгновенных, преходящих моментов своего существования, а в совокупности вечных, постоянных качеств и тех неизменных процессов, которые лежат в основе его бытия.

Стремясь найти поэтическое выражение философских понятий о мире и смысле происходящих в нем явлений, Пуссен обращается к мотивам античной мифологии. Как известно, античная тематика занимала большое место в культуре XV столетия; век философии и науки, желая видеть в мифах воплощение извечных философских и моральных истин, превращает языческие образы в «эстетически обязательный мир символов искусства». Для Пуссена обращение к античности не было простым следованием традиции или художественным приемом. Он стремится воскресить философский и поэтический дух языческих сказаний и сквозь призму представлений древних воплотить в картине вечные процессы и закономерности явлений бытия.

Тема круговорота жизни, вечности и неразрушимости материи лейтмотивом проходит в творчестве Пуссена. Она перекликается не только с философией XV века, но и с общеантичной теорией цикличности природы и повторяемости ее явлений. Но в ранних картинах, созданных в середине 30-х годов («Аполлон и Дафна», Мюнхен, Старая пинакотека; «Нарцисс и Эхо», Лувр; «Царство Флоры», Дрезденская галерея), где эта идея нашла выражение в форме поэтических аллегорий, заимствованных в поэме Овидия «Метаморфозы», Пуссен еще не прибегал к сложной философской интерпретации и символическому переосмыслению мифологического рассказа. Напротив, в пейзаже миф приобретает совсем иной аспект. Органически сливаясь с образом природы, он превращается в поэтический символ закона мироздания, воплощая идею борьбы как основной источник жизни, ее развития и движения, залог постоянства и неизменности бытия.