Архитектура церкви Преображения на Ордынке

Представший под знаком «меры и договора» мир романа определился для Достоевского еще в его ранние московские годы куманинской семьей, их ордынским домом, их церковью Преображения.

Мир «миллионщиков» и образ Христа Мостарта должны вновь сойтись. Сама встреча в куманинской церкви образов иконографического и архитектурного - важнейшая завязь в становлении замысла романа.

«Архитектурные очертания линий,- отметил Достоевский,- имеют, конечно, свою тайну». И если в физиономии дома «все как будто скрывается и таится», то во внешнем виде ротонды ордынской церкви, особенно в ее интерьере, открытое утверждение ярко выраженного образа.

Храмоздатель колокольни и трапезной, не успевший, однако, достроить саму церковь, имел дом напротив, по другую сторону Ордынки. Храмоздатель новой церкви Преображения - К. А. Куманин - жил в своем огромном доме также на противоположной стороне, несколько дальше.

Вторгшийся в пространство Ордынки округлый объем новой церкви (ротонды) утверждал связь храма с куманинским домом. Входя в церковь, как и ныне, с паперти баженовской половины, и пройдя трапезную, вошедший попадает в ротонду О. Бове. Но помимо входа с паперти есть и еще два входа под грузными портиками непосредственно в ротонду. Один из них обращен к подъезду правого крыла и воротам куманинского дома.

Три ступени (было пять, культурный слой скрыл нижние) - и за порогом величественный круг в двенадцать беломраморных колонн. Налево- алтарь, направо, за двумя мраморными столпами колоннады, во всю высоту перехода из ротонды в трапезную стояла (до 1948 г.) стеклянная перегородка. Возведенная по рисунку Бове, она имела в середине проход. И перед чем-то, заключенным в одной из ее ячеек, со стороны трапезной горели свечи и, как известно из описания церкви, стояла толпа. Место по своей необычности, даже случайности для иконы маловероятно. Картина?

Для вошедшего не с баженовской паперти, а через «куманинский» вход и пожелавшего увидеть - что же это?-нужно было пересечь белоколонный зал по чугунным плитам пола (жестокая встреча черного чугуна с белым мрамором!).

Обособленно от иконописных изображений храма, слева (для вошедшего из ротонды) и справа по отношению к пространству трапезной, в строгой ампирной раме висел так, чтобы можно было приложиться, «Христос перед судом Пилата» Дюрера или «Се человек» Яна Мостарта. Перед картиной стояли аналой и свечи.

Для вошедшего с паперти картина видна была сразу же с порога трапезной, трагическим событием представая на фоне частично видимого величаво-торжественного пространства ротонды.

Сам архитектурный образ белоколонной ротонды (видимый сквозь стекла перегородки) вступал в конфликтное взаимодействие с картиной.

И невысокий главный алтарь церкви Преображения в виде триумфальной арки и все ее пространство подчинены торжественному строю колоннады, составлявшей нижний ярус цилиндра, устремленного вверх. Над колоннадой - окна второго света, полуциркульные оконца, плафон. Детали декора, прочерченные изощренно и сухо, вносят в тяжелый круг колоннады не столько красоту, сколько нарядную чопорность и бездуховность.

В строгой и простой трапезной Баженова не возникает памяти о храмоздателе. И встретившись с Христом Мостарта, подивишься незаурядности картины и отнесешь присутствие ее там, как в другой московской церкви, к случайности.

Не то - в куманинской ротонде. Мощно вставшая колоннада, что особенно подчеркнуто чугуном пола, тесно объявшая кругом из двенадцати беломраморных столпов пространство для молитвы, торжественность ее несет славление не духа, но плоти, плоти людей «меры и договора». Подавляя своим величием, горделиво вознесшаяся колоннада утверждала торжество куманинской семьи, земного их преуспеяния, их «преображения». Она своя, «домовая». И было над их торжеством и свое небо кисти Скотти. Среди пышной облачной декорации ангелы пред Господом держали ленту с надписью: «Сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие...».

Христос был не на их празднике, он - при переходе в куманинскую церковь. Осужденный Христос, Христос Мостарта, представал на пороге церкви Преображения. Будучи главным ее образом, он не являл чуда Преображения, когда просиявшим, «как солнце», было лицо его, одежды «блистали», а из облака раздался голос: «Сын мой возлюбленный». Христос Мостарта представал на пороге казни и нес образ преображения трагического. И сам его образ и соотнесение с храмом утверждали его отвержение, отчуждение, обреченность. Его судьи, все те, кто обрек его на казнь, оставались на пороге их храма, а он, исторгнутый, ведомый палачом, шел на гибель от порога, озаренный светом их торжества.

Церковь в народе называлась Скорбященской - по чудотворной иконе, но, возможно отчасти - и по уникальному образу Христа.

О «нерусских массах» куманинского храма замечено: «Светский облик его внутренней архитектуры напоминает зал или круглую гостиную барского особняка.. .» Не «светскость», а ее нерусское обличье, особо сказавшееся в оформлении обоих приделов трапезной, один из которых нес образ святыни храма - чудотворную икону «Богоматери всех скорбящих радости». И чуждость инородного обрамления приделов здесь почти оскорбительна, а ведь с приделов, оформленных О. Бове, начиналась куманинская церковь. И этот инородный, иноверческий дух, привнесенный архитектором-иностранцем (бывшим католиком), мог быть понят М. А. Достоевским и его сыном Федором как дух католический. Если уже тогда, при освящении храма, висел «Христос» Мостарта или позже, когда видел его только Ф. М. Достоевский, то мог определяться и еще один исходящий от картины смысл, по-своему включающийся в идеологическую систему храма: Христос осужден первосвященником-католиком, он обречен католицизмом. Достоевские - или только Ф. М. Достоевский - встретились в купеческом Замоскворечье с образом религиозной войны, с образом Реформации.

Далее: Символика зеленого цвета в романе «Идиот»