Иконографические прототипы романа «Идиот»

В творении Достоевского видятся сближения с миром картины Мостарта более значительные и бесспорные. На пороге романа только что появившийся в Петербурге князь трижды рассказывает о смертной казни. И каждый раз говорится о моменте, когда вынесен приговор, о переживаниях осужденного. В первом рассказе: «Подумайте: если, например, пытка; при этом страдания и раны, мука телесная и стало быть все это от душевного страдания. («.. .на лице умершего даже проглядывает страдание, как будто бы еще и теперь им ощущаемое», - говорит Ипполит), так что одними только ранами и мучаешься, вплоть пока умрешь. А ведь главная, самая сильная боль, может, не в ранах, а что вот знаешь наверно, что вот через час, потом через десять минут, потом через полминуты, потом теперь, вот сейчас- душа из тебя вылетит, и что это уж наверно; главное то, что наверно».

Во втором рассказе: «Минут через двадцать прочтено было и помилование... но, однако же, в промежутке между двумя приговорами, двадцать минут или по крайней мере четверть часа он прожил под несомненным убеждением, что через несколько минут он вдруг умрет». И дальше князь, продолжая беседу, говорит Аделаиде: «Действительно у меня мысль была, когда вы у меня сюжет для картины спрашивали, дать вам сюжет: нарисовать лицо приговоренного за минуту до удара гильотины.

- Как лицо? Одно лицо?-спросила Аделаида,- странный будет сюжет, и какая же тут картина?

- Не знаю, почему же-с жаром настаивал князь,- я в Базеле недавно одну такую картину видел. Мне очень хочется вам рассказать... Я когда-нибудь расскажу... очень меня поразила.

- О базельской картине вы непременно расскажите после, - сказала Аделаида».

Можно обратить внимание на слова князя из рассказа лакею: «По машине, гильотиной называется, тяжело, сильно...» - сравнив с «машиной», губящей «великое и бесценное существо» в рассказе Ипполита, но прервем текст Достоевского.

О героях Достоевского замечено: они «не говорят, а проговариваются». И больше: они, имея в виду нечто конкретное, рассказывают о нем до определенного предела, часто остается намек, то, что подразумевается, утаивается рассказчиком (сам писатель часто оставляет лишь мету реалии. И потому образ вселенского масштаба может иметь реалию с Ордынки).

Образ картины Гольбейна бродит в сознании князя. Встретившись в доме Рогожина с копией «Мертвого Христа», князь скажет: «Я эту картину за границей видел и забыть не могу», - а предлагая Аделаиде еще в начале романа нечто подобное базельской картине, заметит: «.. .очень меня поразила». Не Гольбейна ли с самого начала имеет в виду князь? Но в сюжете князя речь идет о лице приговоренного, а не казненного. Еще раз напомню слова Ипполита: «Это лицо человека только что снятого со креста, то есть сохранившее в себе очень много живого, теплого... так что на лице умершего даже проглядывает страдание, как будто бы еще и теперь им ощущаемое». Таким лицо было на кресте. Предлагая сюжет - лицо приговоренного, князь Мышкин не может вспомнить «очень его поразившее» лицо Христа Гольбейна со следами страдания, «как будто бы еще и теперь им ощущаемое». До Гольбейна, как уже говорилось, была встреча с лицом приговоренного к казни Христа Мостарта.

Картиной, на которой представлен мертвый Христос, заслонялась картина, на которой Христа ведут на казнь. Причем: «.. .человеком больше не будет, и что это уж наверно; главное то, что наверно». Несомненным оказывается то, что образ Христа в трактовке Мостарта является ступенью к «Мертвому Христу»: он «наверно» станет мертвым.

Продолжу оборванный мною разговор князя с Аделаидой: «А теперь растолкуйте мне картину из этой казни. Можете передать так, как вы это себе представляете? Как же это лицо нарисовать? Так, одно лицо? Какое же это лицо?

- Это ровно за минуту до смерти,- с полною готовностью начал князь, увлекаясь воспоминанием (о казни в Лионе, но «воспоминание» понимается шире) и, по-видимому, тотчас же забыв о всем остальном... священник протягивает крест, тот с жадностью протягивает свои синие губы и глядит, и, - все знает. Крест и голова - вот картина; лицо священника, палача, его двух служителей и несколько голов и глаз снизу (князю «представляется» «картина из этой казни», тесно сгруппированная - одни лица, как у Мостарта) - все это можно нарисовать как бы на третьем плане, в тумане, для аксессуара... Вот какая картина».

Князь предлагает Аделаиде композицию виденной Достоевским картины. В его рассказах проступает иконографический прототип. Им передается не только пережитое самим Достоевским на Семеновском плаце (второй рассказ) или впечатления от виденной за границей казни (третий рассказ). Достоевский соотносит реальные впечатления с иконографическими, чем переводит их на иной,сакральный уровень.

Далее: Картины Гольбейна и Мостарта в романе «Идиот»